он за ней следил.

– Хм… Но она снята с большого расстояния, видите. – Дейл откусывает от булочки, ее мягкая начинка капает на тарелку. – Я думаю, может, она тогда видела Ральфа? И потом он ждал, когда она придет в сознание, и сделал вид, что помогает ей?

– Я, конечно, видела Ральфа всего раз в жизни… ну два, если считать встречу в Коридоре Дьявола, по дороге сюда. Он не показался мне человеком преступного типа. Мог ли он такое сделать? Спровоцировать аварию?.. А пропавшие девушки? Куда бы он их дел, и зачем? Вряд ли забрал бы их в свой крошечный вагончик. А если убил, то, спрашивается, почему? Сам похоронил всех трех?

Я тоже принимаюсь за свою булочку и жду ответов Дейла. Он выразительно поднимает бровь так, что она почти прячется в копне волос.

– Я не понимаю, что это значит, – говорит он наконец. – Возможно, Ральф знал, что случилось на самом деле, поэтому его и убили. Он явно следил за Оливией, а потом хранил эти фото двадцать лет. Он подружился с ней, спас ее. Может, изображал из себя героя?

– Для чего? И почему кому-то понадобилось ждать двадцать лет, чтобы убить Ральфа, если тот с самого начала знал, что случилось с девочками?

Дейл разочарованно вздыхает.

Я еле сдерживаю нетерпение.

– Еще что-нибудь нашли?

Он откидывается на спинку стула.

– В общем, да. Большую денежную заначку. В коробке.

– Сколько?

Он наклоняется ко мне и тихо говорит:

– Почти десять тысяч фунтов.

У меня перехватывает дыхание.

– Большая сумма! Наличными… Где это, интересно, он их взял?

Дейл вздыхает.

– Я не всем могу с вами делиться. Пока. Тут кое-что пересекается с другим делом, которым я занимаюсь. Мы еще не уверены, что они связаны между собой.

Я чувствую острое разочарование. Разумеется, это все, что он имеет право мне рассказать. Он же полицейский. Детектив. Но после того, как вчера мы провели столько времени вместе, после того, как он всячески развлекал меня в очереди к врачу, после наших доверительных бесед мне начало казаться, что мы вышли за рамки деловых отношений. С ним очень легко.

Я молча доедаю обед. Дейл убирает фотографии в портфель. Допивает залпом остатки колы, ставит стакан на стол и говорит:

– Мне пора.

– Я еще хотела сказать кое-что перед тем, как вы уйдете. Я звонила по этому поводу, но связь была плохая.

– Да, конечно.

Я в трех словах рассказываю о своей встрече с Джеем Нэптоном и о записке, обнаруженной в цветах, написанной тем же почерком, что и та, на ветровом стекле.

– Записки у вас?

– Только та, что была на машине, но я оставила ее дома. – Я говорю неправду, сама не знаю зачем. – Есть фотография второй.

– Перешлете мне?

Я отправляю ему фото записки.

– И странно, что дом напротив оказался совершенно пустым, правда? Джей сказал, что никто там не останавливался. Но я точно там видела кого-то.

– Вы уверены, что не ошибаетесь?

– Абсолютно уверена. Горел свет, и кто-то вышел через входную дверь с большой собакой. В тот вечер, когда я приехала. Собака типа немецкой овчарки, или эльзасской.

Дейл слегка улыбается:

– По-моему, это одно и то же.

– Наверное, – сама смеюсь над своей ошибкой. – Я вообще предпочитаю кошек. С ними как-то проще.

– Вы еще не видели, какие кошки у моего отца… – Дейл смотрит на часы. – Через двадцать минут у меня встреча, мне надо бежать. Могу заскочить вечерком, около семи, если не передумали брать у меня интервью. – Он смотрит в сторону подростков, которые с шумом занимают столик. – Там будет тише, чем здесь.

– Отлично. Спасибо.

Я провожаю его взглядом; он чуть не сталкивается с вошедшими ребятами, буквально протискивается через них. Допиваю свой напиток. В голове вертится разговор с Дейлом. Фотографии как-то путают картину. Я совсем не убеждена, что Ральф следил за Оливией. А деньги? Во что такое грязное его втянули, раз у него дома была столь значительная сумма?

…Пока еду по Мейн-стрит, по-прежнему думаю об Оливии и нашем разговоре на скамейке. Она выглядела не только очень печальной, но и какой-то… опустошенной.

Когда я подъезжаю к месту, где Мейн-стрит сливается с Коридором Дьявола, то замечаю на газоне женщину. Она разговаривает с мужчиной и активно жестикулирует. Притормаживаю, чтобы получше их разглядеть. Это мама Оливии. Она сердито показывает рукой в сторону Мейн-стрит. Мужчина высокий, с прямой спиной, в темно-синем пальто с поднятым воротником. У него короткие седые волосы, и, хотя лица не видно, я не сомневаюсь, что это Джей Нэптон. Их беседа выглядит как жаркий спор. Почему мама Оливии так сердита на Джея? Он только что сказал мне, что не знает Ратерфордов. Женщина смотрит через его плечо и останавливает взгляд на моей машине. Узнала ли она меня? Еду быстрее. В зеркале вижу, как она резко поворачивается и уходит, оставляя мужчину на том же месте.

27

Оливия

Заменив солому в стойле Сабрины, Оливия выходит из конюшни и замечает склонившуюся над ней тень. Она поворачивается и с содроганием видит, что на нее пристально смотрит Уэзли.

– Уэз, – удивленно произносит Оливия. Она была уверена, что он уехал на работу. Сейчас почти четыре, до конца рабочего дня еще не меньше часа. – Что ты тут делаешь?

– Ты огорчила меня сегодня, – отвечает он, засовывая руки в карманы. – Я сказал, что заболел.

– Опять? Смотри, Уэз, тебя же уволят…

– Не уволят, я слишком давно у них работаю. – Он пинает носком ботинка твердую землю. Оливия знает, что Уэзли не станет извиняться за то, что было. Он никогда не извиняется. Будет крутиться рядом с видом жертвы, пока она сама не скажет «извини» или каким-то образом не помирится с ним, хотя именно она – пострадавшая сторона.

– Я думал, мы можем побыть вместе сегодня вечером, – жалобным голосом говорит Уэзли. – Сегодня такая дата… Двадцать лет. Мне кажется, ты не должна быть одна.

Оливия закрывает задвижку на двери в конюшню и направляется к сараю. Слышит, как он идет за ней. Все внутри у нее сжимается; она понимает, что сейчас солжет.

– Сегодня вечером не могу… Я… я встречаюсь с друзьями.

Она крутит в руках уздечку. Нужно чем-то себя занять, чтобы Уэзли не понял, что она лжет. Оливия всегда приходит в сарай, когда ее одолевает волнение. Ее успокаивает вид уздечек, седел, нравится их запах.

– С какими друзьями? У тебя нет друзей.

Уэзли прав, и это больно признавать. Раньше, до аварии, ее окружали друзья, много подруг, но она их